Станислав Мелешин - Южный Урал № 13—14
С чувством какого-то трепета и волнения я подошел к двери, где под стеклом значилась надпись: ШИШКОВ.
Я немного постоял и нажал кнопку. Слышу кто-то необычно скоро спускается по лестнице и открывает дверь. На пороге Вячеслав Яковлевич. Поздоровались.
Оказывается, он и жена собрались в гости.
— Вячеслав Яковлевич, вы сходите к знакомым-то, а я пока погуляю около Лицея, а потом зайду к вам.
— Нет, нет, — горячо отвечает он, — мы успеем, заходите, раздевайтесь и отдыхайте…
Вячеслав Яковлевич нарядный, в сюртуке и шляпе, взял самовар, налил в него воду и разжег уголь… А Клавдия Михайловна уже хлопотала около стола и буфета.
Покончив с самоваром, Вячеслав Яковлевич стал показывать мне квартиру. Зашли в библиотеку (она же и кабинет писателя). На столе рукопись «Угрюм-реки».
— А это вот мелкие шутейные рассказы. Для отдыха после большой работы, — пояснил он.
Потом мы прошли через столовую в большой кабинет.
Пока мы обозревали квартиру, самовар вскипел, Вячеслав Яковлевич торжественно поставил его на стол.
— Угощайтесь, пожалуйста, располагайтесь, как удобнее, а мы на какой-нибудь часок отлучимся. Как-то неловко… Обещали сходить, значит надо…
Я остался в квартире один.
Большие старинные часы четко отбивали удары.
Пробежал взглядом по рядам книг, стоящих на полках за стеклом. Знакомые авторы…
Вышел на балкон, посмотрел в сад, на двухэтажный каменный дом, в котором жил со своим семейством А. Н. Толстой…
Стали спускаться сумерки. Я совсем забылся. Вдруг раздался звонок. Я пошел открывать дверь, но мне навстречу уже поднимались хозяева, так как у них был ключ, а позвонили они, чтобы предупредить гостя о своем появлении.
Вячеслав Яковлевич снова заставил зашуметь самовар.
После ужина направились опять в библиотеку и стали рассматривать разные рукописи. Среди них были рассказы, отпечатанные на машинке. Один из них Вячеслав Яковлевич тут же прочитал вслух. Помню это был рассказ о старом, дряхлом старике, который позабыл имя своей старухи…
— «Сначала — говорит — «молодухой» ее кликал. Потом «Митревной», а имя-то вот и не помню… забыл»…
Все эти копии он подарил мне…
К вечеру из Ленинграда приехали мать и отец Клавдии Михайловны. Жили они в городе и почти всегда на праздники приезжали в Детское, чтобы помогать Клавдии Михайловне, когда соберутся гости. А гости у них были почти всегда одни и те же: живущие через улицу А. Н. Толстой и его семейство — жена Наталия Васильевна, сын Никита, дочь Марианна, и мать Наталии Васильевны — Крандиевская Анастасия Романовна. В тот вечер я разговорился с нею о ее рассказах, читанных мною еще в деревне в 1905 году: «То было раннею весной» и другие… Это заинтересовало Крандиевскую, и она долго расспрашивала меня о детстве. Ей было в то время 65 лет, писательница была почти совсем глухая и разговор наш не клеился. Увидав это, Вячеслав Яковлевич подошел ко мне и шепнул:
— Погромче разговаривай, она плохо слышит.
Помню отзыв о Крандиевской А. М. Горького в письме к А. П. Чехову.
«Видел писательницу Крандиевскую — хороша! Скромная, о себе много не думает, жаль ее — она глуховата немного и, говоря с ней, приходится кричать. Хорошая бабочка и любит вас безумно и хорошо понимает».
В тот вечер в гостях у Шишковых кроме семейства Толстых было еще несколько человек.
Гости разошлись уже запоздно. Меня устроили спать в огромном, знакомом уже мне кабинете, на диване.
Утром Вячеслав Яковлевич пригласил меня прогуляться по парку.
— Пока женщины готовят кое-что, да поправляются с домашними делами, мы погуляем…
Был ласковый весенний день, природа оживала, все вокруг дышало молодостью и силой. У нас — какое-то особенно радостное и бодрое настроение.
Вячеслав Яковлевич будто помолодел, он обращал внимание на пробивающуюся из земли зеленую траву. Ходили мы от дерева к дереву и по-детски радовались зелени.
О многих случаях и приключениях за долгие годы пребывания в Сибири рассказал Вячеслав Яковлевич, упомянул о Г. Н. Потанине.
Я тоже рассказал Шишкову о своих встречах с Потаниным в Барнауле.
— Да, это был большой путешественник и чудесный человек, — сказал Вячеслав Яковлевич, — его очень любил А. М. Горький. Помню, как в первую нашу встречу с Алексеем Максимовичем, лет пятнадцать назад, Горький, расспрашивая меня о Сибири, сразу спросил:
— Ну, а как Потанин?
— А разве вы его знаете?
— Григория-то Николаевича! Отлично знаю, хотя ни разу и не встречался с ним. Такие люди, как Потанин, — редки, их надо беречь и любить, — сказал Горький. — Двое таких сибиряков — Потанин да Ядринцев.
Мы много ходили по аллеям парка и все говорили и говорили о Сибири, в которой за два десятка лет у писателя было приобретено много друзей. Жалко было им отпускать писателя из Сибири в столицу. Особенно опечалился отъездом Шишкова его большой друг — Григорий Николаевич Потанин. Но Вячеслав Яковлевич обещал ему так же горячо и неизменно любить Сибирь и работать для нее. Слово свое писатель сдержал и начал писать роман «Угрюм-реку».
— Над «Угрюм-рекой», — говорил он, — я давно и напряженно работаю и молю судьбу, чтобы она дала мне возможность пожить, хотя бы только для того, чтобы закончить эту вещь, как мне хочется, а не как-нибудь наспех.
Радостными были для меня эти часы, проведенные с Вячеславом Яковлевичем. Он убеждал меня писать воспоминания, сначала записывать все интересное в книжку, а потом использовать для воспоминаний.
К вечеру опять собрались гости: Наталия Васильевна Толстая с сыном и дочерью, художник Петров-Водкин и другие. На следующий день после обеда я стал собираться в город: хотелось посмотреть на Ленинград и посетить его интересные места.
Вячеслав Яковлевич рассказал мне, как пользоваться «Путеводителем» и обратил мое внимание на исторические места, которые я должен был посетить.
— У меня есть знакомые в городе, хочется посетить их… — сказал я.
— А кто же они? — полюбопытствовал Шишков.
— Шлиссельбуржец Морозов Н. А., А. П. Чапыгин, два ярославца.
— Но нас-то не забывайте, — попросил он.
Ежегодно, в конце мая, во время отпусков, я приезжал в Детское. Это было три раза, три замечательные весны.
Однажды я написал маленькое руководство о том, как переплетать книги самым простым способом. Вячеслав Яковлевич обещал мне помочь издать эту книжку, но никак это сделать ему не удавалось. Обеспокоенный этим, он писал мне 4 декабря 1932 года о хлопотах по книжке, а потом сообщал:
«Все еще работаю над фразой «Угрюм-реки», чтобы фраза и весь роман звучал… Выйдет не раньше мая — июня.
Я вчера нашел в амбаре ту книгу, которую хотел вам подарить «По северо-западу России», в 2-х томах с великолепными рисунками, но растрепанная: пришлю ее — переплетете, будет хорошая книга, интересная. А вы пришлите мне «Медвежье царство».
Поклон вам и всем вашим от всех наших.
Ваш Вяч. Шишков».Но дело с «Угрюм-рекой» подвигалось, повидимому, тихо, писатель все еще отделывал свой роман. Через четыре месяца я получил от него письмо.
«Милый Иван Петрович!
Спасибо за ласковое письмо. Прости, что не отвечал. Очень много разных дел и забот. Все вожусь с «Угрюм-рекой», полирую, сокращаю… Переставляю куски, то сюда, то туда, чтобы было стройно — легко читать. В печать еще не отдавали. Но скоро начнут набирать. Выйдет, я думаю, летом, в июне. Живем мы хорошо. Солнце гостит над землею дольше и больше, но морозы еще держатся. Но через месяц открою терраску.
«Медвежье царство» получил, спасибо за переплет. «Путешествие» все еще не собрался вам послать в надежде, что летом заедете сами.
Поклон Топе и воем вашим. Скоро грачи прилетят. Вот время-то идет как быстро! Клавдия Михайловна и все наши кланяются вам.
Ваш Вяч. Шишков».Потом получил еще письмо.
«Дорогой Иван Петрович!
Поздравляю тебя с новым годом и все твое семейство, и Зою и Борю. — усердных слушателей моих. Жду не дождусь, когда же вышлю я «Угрюм-реку». Вот там есть, что почитать и что послушать, волосы тоже будут подыматься.
Вся беда в том, что сам не могу получить из магазина заказных 20 экземпляров. В таком же положении, как и ты, многие мои друзья, которым не досталось из 25 экземпляров, авторских.
Книга, как только появляется с фабрики, ее расхватывают, я опять заказываю, злюсь и т. д.
Стихотворение милой Тони очень умное, хорошее, но не по летам печальное. Рано ей размышлять на такие темы. В будущее надо глядеть бодро и не давать оседлать себя всякой хандрой. Впереди ее вся жизнь, а жизнь ее должна хорошо сложиться потому, что она сама славная женщина. Поклон от всех нас.
